Валерий Чумаков: Бить или не бить – не вопрос
Происходящее на войне нельзя считать «убийством»
– Если скажут, что надо – готов. Сейчас я уверен, что на своём месте, как журналист, я приношу Родине гораздо больше пользы, чем смогу в свои неполные 60 принести в окопе. Но если ситуация сложится так, что потребуется моё присутствие на передовой – бегать и прятаться не буду.
– Но ты же понимаешь, – не успокаивался знакомый, – что ты при этом станешь убийцей? Тебе же придётся убивать…
Надо сказать, что знакомый – отнюдь не либерал, вполне патриотично настроенный россиянин, к самой СВО относящийся с пониманием. Более того, он считает, что то, что мы делаем сейчас, мы должны были сделать уже давно. Но всё равно считает бои – актами массового убийства. И так полагает не только он, масса людей, особенно – из числа интеллигенции, деятелей культуры, науки подвержены этому заблуждению. При этом солдат Великой Отечественной они таковыми не считают. Тут, как в случае с современными западными политиками, «совсем другой случай».
Случай, конечно, другой, но не совсем. Конечно, нынешний конфликт с той войной сравнивать нельзя. Тогда речь шла об уничтожении целых народов и о господстве над другими одной нации. Сейчас же – напротив, об искоренении попыток воскресить нацизм. Но дело не в этом. Даже если бы это был любой другой вооружённый конфликт между армиями любых стран, убийством происходящее на нём нельзя назвать по простой причине. Потому что в этом конфликте принимают участие лица, которые, сознательно вступая в ряды Вооружённых сил как бы дают официальное согласие на то, что они могут быть убиты. И вооружённое противостояние солдат, оканчивающееся. в том числе, и гибелью участников, можно назвать боем, битвой. сражением, но отнюдь не убийством.
«Убийством» в этом случае можно назвать ведение боевых действий против мирного населения, не принимавшего прямого участия в схватке, но оно, в соответствии со всеми конвенциями о ведении войны, запрещено и считается «воинским преступлением». Подлежащим суду трибунала, как известно, гораздо более жёсткого, чем суд гражданский.
В рамках любой войны есть законные цели, и есть цели незаконные. Как бы нам это ни было горько, но ракетные удары по нашим ребятам, даже такие подлые, как обстрел год назад Хаймарсами под бой новогодних курантов нашего лагеря в Макеевке, в результате которого погибло 142 человека, мы убийством не назовём: при всей чудовищной бесчеловечности, мы были «законной целью». А вот ракетные удары ВСУ по рынку в Донецке – самое настоящее убийство.
Стреляя в солдата армии противника, боец не становится убийцей, поскольку, вступая в войну, беря в руки оружие, тот солдат как бы подписывает договор оферты, на то, что его могут ранить и даже убить. Он с этим соглашается, как соглашается с возможным летальным исходом человек, ложащийся на операционный стол. Если не согласен – бросай оружие и поднимай руки вверх. В этом случае ты моментально превращаешься их военного в военнопленного, в отношении которого боевые действия так же строжайше запрещены. А не хочешь сдаваться – значит ты сам желаешь стрелять на поражение, а значит – не имеешь морального права обвинять в убийстве того, кто тебе противостоит. Ибо, если враг не сдаётся – его уничтожают.
И это уничтожение – мера вынужденная.