Прекрасное вечно
После школы будущий народный артист СССР Ростислав Янковский работал диспетчером автобазы в Ленинабаде. Но самодеятельность, которой занимался раньше, не забросил. Ходил в Дом культуры, играл комедийные роли. Там его и заприметил руководитель местного театра Дмитрий Михайлович Лиховецкий и позвал к себе. Ростислав учился в студии при театре и был занят в спектаклях – «Макар Дубрава» Александра Корнейчука, «Последние» Максима Горького. В Минск переехал в 1957 году и вот уже около полувека служит в Национальном драмтеатре имени Максима Горького, который по старинке называют Русским театром.
– Ростислав Иванович, чем знаменательны для вас последние годы?
– Тем, что молодежь, несмотря на все мифы, ходит в театр. В Беларуси театр по-прежнему популярен. В залах почти всегда аншлаги. Даже в летнюю жару. Я играю в «Земляничной поляне» по фильму, снятому в 1957 году Ингмаром Бергманом. История старика, переживающего состояние бездуховности, но возрождающегося внутренне. Разве эта тема может быть интересна молодежи? А гляну в зал – полно молодых.
– Сейчас много говорят о проблемах современной режиссуры. Многие белорусские театры столкнулись с тем, что найти хорошего режиссера непросто.
– Это неудивительно. Настоящий режиссер всегда одарен от Бога. В Беларуси ценю работы Николая Пинигина, Валерия Анисенко. Сергей Ковальчик поставил прекрасный спектакль «Пане Коханку» по пьесе Андрея Курейчика. На фестивале в Самаре, помню, очень волновался за этот спектакль – мол, не поймут, чучело Екатерины зачем-то по сцене таскаем. Но зрители были в полном восторге!
– У вас были случаи, когда вы категорически отказывались играть ту или иную роль?
– Думаю, у каждого актера это было. Но к режиссерам в любом случае отношусь с уважением.
– В России выросло целое поколение модных режиссеров. А в Беларуси зритель все больше идет на именитых актеров.
– Хорошо и то, и другое. Зритель идет в театр, чтобы соприкоснуться с творчеством, с талантом, открыть для себя что-то новое. И неважно, кому это удается – режиссерам или актерам. Главное, чтобы это было.
– Вы родились в Одессе. Как этот город, с его особой атмосферой, повлиял на ваше мировоззрение?
– Мы жили в Одессе в 30-е годы, когда только закончился НЭП. Отец, как многие порядочные люди в то время, сидел в тюрьме. Я жил с мамой и бабушкой, и, конечно, город не мог не влиять на меня. Отец у меня – поляк, а мама – русская, сам я – православной веры. Но церкви тогда разрушались, поэтому мы с бабушкой ходили в костел. И когда я увидел красивую службу в храме, услышал орган, думаю, именно тогда заразился театром. Приходил домой и подражал ксендзу, пел громким голосом и махал игрушечным волчком. Потом прибегала соседка и спрашивала: «К вам священник приходил?» А мама отвечала: «Да это Ростик играет».
Но по-настоящему я прочувствовал, что такое театр, когда во время войны увидел спектакль на казахском языке. Я не понимал, что говорят актеры, но был очарован самим действом на сцене. Потом зашел за кулисы и смотрел на актеров. Видел, как они там жили – в своем мире, пили кумыс, возились с детьми, перебрасываясь фразами на гортанном языке. Жизнь сцены и закулисья попросту заворожила меня!..
– Какая картина детства сейчас всплывает перед глазами?
– Помню, как я долго-долго ждал отца. Отец был штабс-капитаном лейб-гвардии Семеновского полка, но когда началась Гражданская война, перешел на сторону красных, служил под началом маршала Тухачевского. В 37-м году поехал к своему бывшему командиру на прием, чтобы восстановиться в армии. А через несколько дней после возвращения отца из Москвы Тухачевского объявили «врагом народа». В тот же день рано утром пришли за отцом. Он вернулся из лагерей через пять лет – седой, больной, без зубов. Тогда «чистили» тюрьмы, было временное послабление, и он вышел на свободу. Я знаю, что в письмах отец просил мать отказаться от польской фамилии Янковская, чтобы у нее было меньше проблем. Но мама даже не подумала это сделать. И я помню, как он вернулся. Прихожу с бабушкой домой и вижу – какой-то худой мужчина обнимает мою красавицу-мать. «Папа!» – закричал я от радости. Потом ходил с ним по Одессе и все смотрел – видят ли окружающие, что я иду с папой.
– Вы не раз говорили о своих белорусских корнях и что белорусский язык любите не меньше, чем русский.
– Могу еще раз признаться в любви к Беларуси. Наш отец – Иван Павлович – родился в Варшаве, а родовое имение у него было под Витебском. И я много размышлял над тем, откуда пошел род Янковских, чего во мне и в братьях больше – отцовского или материнского? Пришел к выводу, что корни заложены все же отцовским родом. Он был человеком удивительной внутренней и внешней красоты. К тому же прекрасно пел и декламировал стихи, по вечерам читал вслух романы. Поэтому внутренний артистизм, актерские гены, по-моему, у меня от отца.
– Тем, что молодежь, несмотря на все мифы, ходит в театр. В Беларуси театр по-прежнему популярен. В залах почти всегда аншлаги. Даже в летнюю жару. Я играю в «Земляничной поляне» по фильму, снятому в 1957 году Ингмаром Бергманом. История старика, переживающего состояние бездуховности, но возрождающегося внутренне. Разве эта тема может быть интересна молодежи? А гляну в зал – полно молодых.
– Сейчас много говорят о проблемах современной режиссуры. Многие белорусские театры столкнулись с тем, что найти хорошего режиссера непросто.
– Это неудивительно. Настоящий режиссер всегда одарен от Бога. В Беларуси ценю работы Николая Пинигина, Валерия Анисенко. Сергей Ковальчик поставил прекрасный спектакль «Пане Коханку» по пьесе Андрея Курейчика. На фестивале в Самаре, помню, очень волновался за этот спектакль – мол, не поймут, чучело Екатерины зачем-то по сцене таскаем. Но зрители были в полном восторге!
– У вас были случаи, когда вы категорически отказывались играть ту или иную роль?
– Думаю, у каждого актера это было. Но к режиссерам в любом случае отношусь с уважением.
– В России выросло целое поколение модных режиссеров. А в Беларуси зритель все больше идет на именитых актеров.
– Хорошо и то, и другое. Зритель идет в театр, чтобы соприкоснуться с творчеством, с талантом, открыть для себя что-то новое. И неважно, кому это удается – режиссерам или актерам. Главное, чтобы это было.
– Вы родились в Одессе. Как этот город, с его особой атмосферой, повлиял на ваше мировоззрение?
– Мы жили в Одессе в 30-е годы, когда только закончился НЭП. Отец, как многие порядочные люди в то время, сидел в тюрьме. Я жил с мамой и бабушкой, и, конечно, город не мог не влиять на меня. Отец у меня – поляк, а мама – русская, сам я – православной веры. Но церкви тогда разрушались, поэтому мы с бабушкой ходили в костел. И когда я увидел красивую службу в храме, услышал орган, думаю, именно тогда заразился театром. Приходил домой и подражал ксендзу, пел громким голосом и махал игрушечным волчком. Потом прибегала соседка и спрашивала: «К вам священник приходил?» А мама отвечала: «Да это Ростик играет».
Но по-настоящему я прочувствовал, что такое театр, когда во время войны увидел спектакль на казахском языке. Я не понимал, что говорят актеры, но был очарован самим действом на сцене. Потом зашел за кулисы и смотрел на актеров. Видел, как они там жили – в своем мире, пили кумыс, возились с детьми, перебрасываясь фразами на гортанном языке. Жизнь сцены и закулисья попросту заворожила меня!..
– Какая картина детства сейчас всплывает перед глазами?
– Помню, как я долго-долго ждал отца. Отец был штабс-капитаном лейб-гвардии Семеновского полка, но когда началась Гражданская война, перешел на сторону красных, служил под началом маршала Тухачевского. В 37-м году поехал к своему бывшему командиру на прием, чтобы восстановиться в армии. А через несколько дней после возвращения отца из Москвы Тухачевского объявили «врагом народа». В тот же день рано утром пришли за отцом. Он вернулся из лагерей через пять лет – седой, больной, без зубов. Тогда «чистили» тюрьмы, было временное послабление, и он вышел на свободу. Я знаю, что в письмах отец просил мать отказаться от польской фамилии Янковская, чтобы у нее было меньше проблем. Но мама даже не подумала это сделать. И я помню, как он вернулся. Прихожу с бабушкой домой и вижу – какой-то худой мужчина обнимает мою красавицу-мать. «Папа!» – закричал я от радости. Потом ходил с ним по Одессе и все смотрел – видят ли окружающие, что я иду с папой.
– Вы не раз говорили о своих белорусских корнях и что белорусский язык любите не меньше, чем русский.
– Могу еще раз признаться в любви к Беларуси. Наш отец – Иван Павлович – родился в Варшаве, а родовое имение у него было под Витебском. И я много размышлял над тем, откуда пошел род Янковских, чего во мне и в братьях больше – отцовского или материнского? Пришел к выводу, что корни заложены все же отцовским родом. Он был человеком удивительной внутренней и внешней красоты. К тому же прекрасно пел и декламировал стихи, по вечерам читал вслух романы. Поэтому внутренний артистизм, актерские гены, по-моему, у меня от отца.
вк
ок
youtube
telegram
ru–by
